Книга Память крови  - Александр де Дананн

Подзаголовок романа гласит: «Выдержки из дневника Невидимого». Выше мы уже упоминали о том, что Бессмертный может существовать как человек среди других людей в своём психическом теле воскрешения или становиться невидимым для всех, продолжая «жить» рядом. Можно предположить, что после своей инициации, являющейся темой последней главы, Христофор Таубеншлаг стал одним из тех Бессмертных, решивших действовать невидимо. Весьма вероятно, что Майринк вошёл с ним в «контакт» так, как о том рассказывается в начале романа – сомневаться в этом у нас нет никаких причин.

Христофор Таубеншлаг – сирота, у него в «прямом» смысле слова не было ни отца, ни матери (подобным образом обстоит дело со всяким посвящённым), но впоследствии Христофор обнаруживает, что усыновивший его человек и есть его настоящий отец. Таким образом, он возвращается в цепь телесных рождений своей семьи, в которой адептат даосского ордена переходит по наследству. Не имея такой наследственности, Христофор Таубеншлаг не смог бы стать посвящённым. Его отец – человек, отмеченный изъяном, он инициат второго порядка, невероятно мудрый, но представляющий недостатки, обнаруживаемые уродством его физического тела. Важно подчеркнуть эту концепцию наследственного характера адептата: основатель рода был адептом высшей степени, который вновь воплотится лишь в последнем потомке, а все промежуточные отпрыски суть второстепенные посвящённые. С окончательной инициацией последнего в роду самое высокое посвящение обретают и промежуточные члены семьи, находящиеся между основателем и последним потомком – в нашем случае Христофором Таубеншлагом. Есть очень важная дальневосточная концепция: даже став посвящённым низшей степени, что описано, например, в романе Сон в красном тереме, герой Бао Юй говорит: «Если я стану монахом, семь поколений моих предков попадут в рай».[314]

Но в случае Христофора Таубеншлага акцент поставлен на кровь потомков, являющихся отпрысками инициатов. Данное учение предполагает, что некоторые потомки могут по праву рождения получать высшее посвящение; такое же посвящение, естественно, могут обрести и те, кто не принадлежат данным семьям, но предназначены к тому, чтобы стать избранными. Эта идея – очень древняя, она легла в основание наследственного священства в Древнем Египте и странах долины Евфрата. Судя по имеющейся у нас в настоящее время информации, такие семьи, по-видимому, пришли в Китай в незапамятные времена и основали там китайскую цивилизацию. Именно их назвали «потомками богов», которые пребывают абсолютно вне «кор-ва» (так тибетцы именуют «колесо существований»).

Примечательно описание дома, где живёт со своим отцом Христофор Таубеншлаг: к моменту того окончательного посвящения, каковое реализовал сам Христофор, дом становится мандалой семьи. Сомнамбулизм Христофора указывает на то, что его психическое тело уже сильно отторгнуто от своей физической оболочки, без чего было бы невозможно достигнуть высшей инициации в этой жизни.

Героиню романа Офелию следует интерпретировать как инструмент, необходимый для посвящения Христофора Таубеншлага. Её имя предполагает самоубийство в юности, самоубийство, являющееся в данном случае жертвоприношением, глубокий смысл которого, на что, видимо, и намекает Майринк, состоит в том, чтобы содействовать освобождению Христофора. После смерти Офелии он «поглощает», или «повторно усваивает» девушку, женский принцип, упоминающийся во множестве тантрических и даосских текстов. Поглощение женской сущности – это излюбленная тема романов Майринка; такова алхимическая концепция, обосновывающая «духовного андрогина», изображённого на многих аллегорических гравюрах, коими иллюстрированы европейские книги по алхимии, особенно Пандора Ройзнера.[315] Сие поглощение логически ведёт к «низшему состоянию совершенства», которое Майринк называет «холодным». Человек, находящийся в подобном состоянии, уже оторван от обычного течения жизни и постепенно начинает «жить» согласно шкале ценностей, отличающейся от нашей: инстинкты, страсти, социальные привязанности сублимированы до такой степени, что их, так сказать, больше нет. Плоть настолько преобразована, что тело неизбежно сторонится женщин; как обоснованно отмечает господин Эвола, это состояние было хорошо известно в «Fideli d'Amore», великим алхимикам и всем тайным традициям.

Между тем, нельзя не упомянуть, что необыкновенная жизнь, описанная Майринком в этом романе, была хорошо известна некоторым даосским адептам, хотя может интерпретироваться иначе в большинстве китайских текстов, акцентирующих внимание на параллелизме путей мужчины и женщины: они достигают бессмертия вместе, так сказать, на одном и том же уровне времени; между тем, они способны действовать раздельно в течение целой вечности, но между ними всегда существует неразрывная связь. Даосская система посвящения является системой очень высокого уровня из-за абсолютного равенства шансов мужчины и женщины и возможности достижения ими одинакового состояния совершенства. Конечно, это подразумевается в романе Майринка, однако образ Офелии отодвигается на задний план, и она отсутствует во время последнего посвящения Христофора Таубеншлага. Тем не менее, мы знаем, что, достигнув бессмертия, Христофор должен вновь встретить Офелию, а она, благодаря своей жертве, также станет бессмертной. Но до высшей и заключительной стадии она может добраться только после окончательной инициации Христофора, который, благодаря бессмертию и любви к Офелии, займёт своё место на троне.

«Поглощение» Офелии великолепно описано в IX главе («Одиночество»). Шок, в коем Христофор Таубеншлаг пребывает из-за её смерти, ещё больше отдаляет его от повседневной жизни этого мира. Пробуждающаяся память крови порождает видения: перед ним отчётливо предстала страна, откуда пришёл основатель его рода – высокое плато Тибета, «крыша мира», священники в жёлтых одеяниях с молитвенными мельницами. Он слышит голос своего далёкого предка, основателя рода, звучащий у него внутри. Время для Христофора начинает сбиваться со своего хронологического развития. Его отец и он проживают вневременное существование. Христофор Таубеншлаг находится на инициатическом пути. Когда он сталкивается с принципом Зла, то должен встретиться со всеми, кто пребывает на Пути. В ходе спиритического сеанса он видит, как перед ним появляется Офелия, но она есть лишь образ Зла, и он слышит внутри себя голоса далёкого предка и настоящей Офелии, предупреждающие его об этом. То, что их голоса говорят в одно и то же время, является ещё одним доказательством глубоких познаний автора, поскольку для спасения Христофора одного из них было бы недостаточно. Нападение на Офелию того же самого воплощения Зла указывает на определённый параллелизм между Христофором и Офелией; очевидна одержимость Майринка принципом Зла – в данном романе он называет его головой Медузы. Зло у Майринка заставляет нас вспомнить о «контринициации» Генона: Зло способно имитировать любое явление, даже свою противоположность. Это смертельная западня, в которую может попасть даже самый благородный дух. В своём замечательном рассказе «Мастер Леонгард» Майринк изображает собственную мать проекцией принципа Зла, обнаруживая до какой степени разочарование, вызванное материнским равнодушием, отразилось на всей его жизни. Возможно, оно также стало препятствием для окончательной реализации.